Глава 9. Чумной край
Перед тем как идти на запад, я, наконец, нашёл время и пообщался с Мышкой — девушкой Плутона. Тяжёлый разговор выдался… Я ведь круто нарушил обещание всё побыстрее узнать, поэтому не слишком-то она мне и верила… Однако тут на помощь пришла система и подтвердила мои слова. После таких аргументов сложно было и дальше сомневаться. Подробностей ей, конечно, никто не сообщал, и система заключила с ней такое же соглашение, как и с остальными членами Большого Совета. Единственное, о чём Мышка меня попросила — взять её с собой, когда я отправлюсь в поход, по итогам которого можно будет оживить Плутона. А я хоть и понимал, что хрупкая девушка будет обузой в опасном предприятии, всё-таки согласился…
Опуская скучные подробности, можно было сказать, что до Птичьей Скалы мы добрались без приключений. Ну, если, конечно, не считать приключением маски, которые всем полагалось носить. И это были не лёгонькие тканевые медицинские маски, нет! Это были мощные намордники, как у хоккеистов, ещё и двухслойные — потому как задача у них была не шайбу останавливать, а значительно более маленьких и юрких тварей.
А ещё у нас были тисовые брёвна, которые нам пришлось самим переть на своём горбу. Потому как под Птичьей Скалой тис не рос, а чем его заменить — мы понятия не имели, да и не хотели экспериментировать. Так что взяли мы партию на три сруба и потащили… Если не хватит — потом ещё принесут. Как сказал Нагибатор: «Главное, что ничтожнейшие твари, переносившие ещё более ничтожнейших тварей внутри себя, были истреблены менее ничтожными тварями, которыми премудрый господь населил небо». Если переводить очередной выверт сознания нашего гиганта, который периодически забывает нормальный язык и начинает вещать что-то высокопарное, то птицы и летучие мыши окончательно решили вопрос с переносчиками заразы.
В Птичьей Скале болезнь пока ещё буйствовала, так что не будь у нас Кадета, мы бы им передали брёвна и обошли посёлок по широкой дуге. С нашим новоявленным целителем было куда проще — он предотвращал все попытки болячки укрепиться в организмах, что позволило нам задержаться ещё на день, помочь с карантинными срубами — да и вообще набраться сил.
Пока мы были в Мысе, жители посёлка с помощью ополченцев восстановили каменные стены. Они теперь были не такие высокие, как раньше, да и принцип, использованный для частокола, не стали менять — просто обложили камнем вал с внешней стороны. Успели жители поставить и дома — правда, большая часть из них были пока деревянными, но я в наскальников верил. Жаль, не удалось пообщаться с Афанасием, который как раз лежал в последней стадии болезни — и просто физически не мог говорить.
Утром следующего дня наше славное войско (славное, я сказал, а не разношёрстная толпа ряженых!) и поселенцы двинулись дальше — в Борисовск. По пути прошлись, так сказать, по местам боевой славы в надежде обнаружить беженцев, но все лагеря, посёлки и просто удобные места для обустройства оказались пусты. В некоторых, правда, были обнаружены заляпанные кровью вещи, оставленные обитателями — видимо, в результате смерти от заразы — но хозяева за ними возвращаться не спешили.
Смотреть на всё это было грустно — как-то сразу ощущалась никчёмность собственной жизни. Вот был человек, планы строил, юбку из травы лепил, тут — бац! — «вы потратили очередную жизнь», и снова строишь планы, юбку из травы лепишь… День сурка какой-то, честное слово! Хуже, чем у меня в первый день — там было хоть какое-то разнообразие: то камни, то кокосы, то сам дурак…
Так, день за днём, мы продвигались по берегу на север, пока в одно прекрасное утро…
День четыреста шестьдесят девятый!
Вы продержались 468 дней!
— Филя! У нас тут дым на горизонте! — сообщил Борборыч, попинывая меня ногой. Видимо, чтобы иметь возможность быстро отскочить, если я решу со сна отомстить за внезапную побудку.
— Дым-пым… — ответил я (и не спрашивайте… не знаю, что я имел в виду!) и перевернулся на другой бок.
— Ариша, он не просыпается! — пожаловался Борборыч. — Давай ты его сама разбудишь?
— Филя! Там дым и ещё что-то интересное! — промурлыкали мне в ухо.
Я сел и уставился на горизонт. Горизонтом был в данном случае мыс, вдававшийся глубоко в море. Судя по тому, как хорошо были видны подробности, костёр горел совсем близко…
— Прогуляемся? — предложил Борборыч, указывая на тёмный столб.
— Пошли, — кивнул я, натягивая сапоги.
В результате, на разведку — к слову, совершенно безответственно — отправился весь первый состав ударников, а ещё, конечно, Нагибатор, Мадна и Ариша. Мы быстро перевалили через мыс, скрываясь в густых зарослях, и осторожно выглянули на следующий пляж. Спиной к нам стояли четверо вышронцев — из тех, что уже не оборванцы, но ещё не прикрылись тяжёлой броней. Перед ними была сложена огромная — в полтора человеческих роста — куча вещей, которая как раз и горела, пуская в небо густой дым.
— Сколько можно жечь! — прошипел один из них. — Вещей не напасёшься!..
— Сказали жечь — будем жечь, — строго ответил второй.
Проигнорировав умоляющий взгляд Борборыча, я тихо выбрался на песок и подкрался к ящерам со спины. К счастью, и ветер был сегодня в мою сторону, и солнце ещё не поднялось достаточно высоко, чтобы выдать меня тенью на песке. За мной так же аккуратно потянулись и все остальные…
— Первояйцо, да за что нам это?! — спросил третий стражник, не ожидая, видимо ответа. Но я же тут!..
— За грехи ваши тяжкие и мысли крамольные! — громким басом сообщил им я.
— У-а-а-а! — хором завопили ящеры, оборачиваясь и выставляя своё оружие. И только один из них так и продолжил подвывать. — А-а! А-а! А-а! Да я же горю!..
— Не просто ты горишь!.. — заметил Толстый.
— …А самая ценная твоя часть! — сочувственно подтвердил Вислый.
Собственно, подгорал у вышронца огузок, которым он случайно ткнулся в разгорающийся мусор.
— А ну стоять! Сложить оружие! — выкрикнул ящер, который до того требовал от своего соратника жечь вещи.
— Сам стоять! — заорал на него Вислый.
— Сам сложить оружие! — добавил Толстый.
Какое-то время ящер ещё смотрел на выставленные нашим отрядом ружья (и маленькую пушку в руках Нагибатора)… А потом разжал руки, бросая глевию на песок.
— Хорошо, — кивнул он всё с тем же выражением морды и с той же интонацией, с которой раньше требовал от своих жечь вещи. — Кому закладывать душу?
— Ах, ты!.. — возмущённо прошипел тот, который возмущался больше всех. — Предатель!
Он даже дёрнулся в сторону сдавшегося, но окрик Борборыча вернул его на место:
— Стоять!
— Стою! Но душу не продам! — сообщил нам этот идеологически верный кадр вышронского народа.
— А я, пожалуй, продам… — бросая оружие, заметил третий ящер (ну тот, который взывал к Первояйцу).
Четвёртый, самый молчаливый, долго думал, а потом посмотрел на глевию и спросил:
— А можно душу не продавать? Но так, чтобы хорошо относились — ну как к тем, которые продали?..
— Интересный вопрос! — задумался я. — Ладно… Садись на оклад штатным переводчиком, хитрый ты парень!..
— Переводчик? — удивился ящер и округлил глаза. — А зачем?..
В самом деле, зачем нам переводчик? Мы и так друг друга понимаем. Что-то занесло меня спросонья, надо срочно исправляться…
— А чего вы все про продажу души-то? — спросил я, наконец. — С чего вы все взяли, что нам ваша душа сдалась?
— Так все знают: вы ведь с подземными духами договор заключили! — сказал упрямый, отказывавшийся продавать душу. — Все же запах серы чуяли!..
— А вдруг всё ещё хуже? — спросил Вислый, хитро глянув на брата.
— Вдруг мы просто жгли серу? — зловеще добавил Толстый.
— Но зачем? — жалобно спросил вышронец, ещё жалобнее выпучив глаза.
— А нам просто нравится серу жечь! — хором заорали близнецы.