У бедняги даже руки затряслись от накатившего когнитивного диссонанса… Он принялся быстро-быстро смаргивать вторым веком, а первый перебежчик аккуратно вытянул из ослабевших пальцев соратника глевию и кинул на землю.

— Да сдавайся уже! — заметил он. — Чушь это всё…

Пленников мы доставили в лагерь и допросили. Надо сказать, ящеры даже и не пытались бежать: они были готовы пойти в плен, стать рабами — лишь бы уже закончить этот странный поход… И, судя по их рассказам, настроения во вражеском войске, в принципе, были близки к панике. Сначала жестокое поражение буквально на пороге победы, затем жёсткие репрессии аристократии и духовенства против назначенных на место провинившихся (ну надо же было найти виноватых!) — а затем странная болезнь, поразившая в равной мере и землян, и вышронцев… Причём, ещё и с едкими комментариями «верховного божества»…

Это та самая тонкая грань религии, которую и люди, и вышронцы часто не понимают. Утверждение о «божественно-наказательной» природе мора — это ведь одновременно и лютый бред, и полностью обоснованная позиция. Смотря, с какой стороны подходить к этому вопросу… Вот наверняка все такое видели: носится ребёнок по площадке как оглашенный. Носится-носится, и никого это особо не трогает, и тут — упал… Да не просто упал, а так, что в штанах дыра, а на коленке кровища. И дальше есть два типа реакции родителей.

Первый заключается в том, что родитель подходит и начинает ругать: мол, вот ты такой-сякой, штанину порвал, коленку разбил, и чего теперь ревёшь — не тебе же новые штаны покупать… Страдай, в общем!.. Так вот, лично я считаю, что это в корне неправильный вариант! Я такое видел и всё понять не мог, а где ошибка-то? А ведь всё просто: ребёнок уже упал, ему уже больно, страшно и обидно — ещё и кровища течёт. Это прямо как человечество и тот самый мор — он уже начался, близкие гибнут, людям страшно. И вот истерично подвывающий жрец («это проклятие за грехи ваши, кайтесь! быстрее умоляйте вас простить и страдайте ещё больше!») — это совсем как тот самый родитель, который начинает ругаться. Вроде бы и есть зерно правды в его словах, но лучше бы утешил, пластырь налепил и всё такое…

Есть и вторая реакция — когда родитель подходит, начинает утешать ребёнка, и вот на этом позитиве пытается ему пропихнуть, что это не асфальт его коленку атаковал, а падение стало следствием действий всё того же ребёнка. Просто надо объяснить логическую цепочку: упал, потому что бегал — причём, не просто бегал, а под ноги не глядя. И это и есть вторая позиция, когда жрецы объясняют взволнованным людям: мол, да — мор, но ведь наверняка не просто так, а потому что не видим чего-то, не понимаем чего-то и вообще накосорезили. А вот теперь давайте-ка срочно лечиться, а ещё попросим помощи у высших сил и попытаемся понять, где мы напортачили.

Впрочем, есть ещё один вариант, при котором прозорливый родитель уловил, что носящийся по площадке ребёнок сейчас будет носом вспахивать покрытие — и несколько раз намекнул, попросив угомониться и довольно точно предсказав, что произойдёт. И вот тогда он всегда имеет право произнести сакраментальную фразу: «Словами «ну я же говорил» этого не передать!». Ну и дальше всё равно неплохо было бы действовать по второму варианту, а не по первому… Самое удивительное, что такие примеры очень редко, но всё-таки встречаются в преданиях мировых религий Земли.

Так вот… О чём это я? А, ну да… Вышронские жрецы использовали строго первый вариант. Всегда и во всём — судя по тому, что я про них вообще слышал. Не знаю, были ли у них на планете нормальные воспитатели для верных Первояйцу, но судя по тому, как надолго они застряли в средних веках — таковые если и были, то в единичных экземплярах. Жрецы Первояйца лично трактовали системные сообщения, настаивали на безоговорочном подчинении жестоким издевательствам — и понемногу сами, в своей гордыне, брали на себя функции божества, что, конечно, не могло укрыться от простых солдат, а тем более, аристократов.

И, конечно, объяснения вышронских жрецов Первояйца о причинах мора — и дальнейших действиях, которые следует предпринять — вызывали у обычных верующих острый приступ богоборчества на всех уровнях, подрывая и без того невысокую после поражения мораль. А поскольку жрецы ещё и не могли объяснить, что надо делать, чтобы прекратился мор — хотя и честно пытались — то доверие к ним вообще упало ниже плинтуса. Что, в общем, логично… Ведь эти товарищи брали на себя роль выразителей воли Первояйца, а поскольку Первояйцом здесь, в «Жертвах Жадности», выступала система… В общем, ошибались они постоянно. Чтобы объяснить волю системы, надо было сначала понять, что она хитрее Локи, мстительнее Геры, а жестокостью вообще легко переплюнет ветхозаветного Яхве (конечно, в представлении самих древних иудеев). Я-то сам к нему без претензий, если что!..

В результате, не было ничего удивительного в том, что к нам сначала хлынули дезертиры вышронцев, а теперь легко сдавались в плен рядовые бойцы, до того сохранявшие верность.

Двигаясь в сторону лагеря рабов, мы постоянно натыкались на остатки огромных кострищ, в которых сжигались «проклятые» вещи, а ещё на доспехи и оружие, оставленное умирающими от болезни бойцами. И, кстати, трое из четверых пленников были больны. И только своевременное вмешательство Кадета спасло их от будущих мучений (уже в третий раз) и скорой смерти.

До лагеря рабов мы добрались довольно быстро. Подходить близко не стали, устроившись в отдалении, и костров старались не палить, чтобы не привлекать внимание.

День четыреста семидесятый!

Вы продержались 469 дней!

Лагерь рабов представлял собой естественную тюрьму — овраг с очень крутыми склонами, по дну которого текла река, с одной стороны ниспадавшая в этот самый овраг водопадом, а с другой стороны — впадавшая в море. Море прикрывал десяток ладей вышронцев, водопад и так был почти неприступный, а вдоль всего склона располагались укрепления, направленные в сторону оврага. Собственно, пяти небольших лагерей на каждом берегу вышронцам хватало, чтобы удерживать тех, кто собрался в овраге.

И начали мы не с лагерей — эти-то никуда не денутся. Начали мы с ладей… Рано утром, когда солнце ещё нерешительно выглядывает из-за края горизонта, как бы проверяя, готовы ли эти букашки лицезреть его прекрасный восход, приданные нашей армии пять больших пушек открыли интенсивный огонь по кораблям. Мы расположились на небольшом скальном мысе — чуть в стороне от оврага и ближайшей крепостицы вышронцев. Причём, благодаря лесному массиву ещё и подобрались незаметно.

Игроки-земляне нападают на вышронцев.

Выберите себе достойного соперника!

Впрочем, нет… Пожалуй, продолжайте тренироваться на кошках.

Вы мне ещё за Сипакну ответите!

Вышронцы, видимо, ожидали всего чего угодно, но только не такой наглости — да ещё и во время мора. Первые три залпа мы произвели по неподвижно застывшим кораблям, на которых ещё и тревогу-то никто не поднял… В результате две ладьи сразу начали заваливаться на бок, медленно погружаясь под воду. Оставшиеся принялись активно шевелить вёслами — прямо как какие-то фантастические сколопендры — и попытались выйти из-под обстрела.

Однако били мы по ним с расстояния метров ста пятидесяти, и пока они сумели уйти на безопасные триста и более метров, где уже сложно было прицелиться по движущейся мишени — ладей осталось всего три. Выжившие после обстрела ящеры спешно плыли к берегу, а у ближайших пяти лагерей с нашей стороны оврага собиралось воинство в три сотни вооружённых бойцов — и ещё парочка решительно настроенных представителей вышронского жречества.

И первый же выстрел из малой пушки в сторону врага обнажил переливающийся барьер… По приказу Борборыча пушкари оставили в покое спешно гребущих подранков — и переключились на пехоту. Ящеры сначала решительно двинулись в нашу сторону, но по мере того, как всё больше снарядов било по щиту, их продвижение начало замедляться. Последней каплей в горькой чаше поражения вышронцев стали ружья, которые буквально завалили щит пулями. После чего один из жрецов, идущих в центре строя, пошатнулся, упал на колени — и щит над его половиной бойцов сразу пропал.