Шёл недолго, по привычке стараясь идти ближе к заборам. Хоть и не ждал ничего такого, но подспудно продолжал следовать неписанным правилам. Если вдруг свист, то нырнув под забор ты, как минимум, удваиваешь шансы на выживание.
Но обошлось, дошёл без приключений, и уже пройдя на школьный двор, удивлённо присвистнул.
Возле школы было многолюдно. Почуяв то хорошее, что почуял я, народ повыползал из подвалов, и игнорируя требования безопасности, разбредался по школьной территории. Кто-то сидел на лавочках под деревьями, кто-то на трубах бывшей теплотрассы, а кто-то устроился прямо так, на травке.
Я шел мимо этих людей и буквально кожей чувствовал их хорошее настроение. Со мной здоровались, я отвечал, улыбался в ответ, и буквально напитывался теплотой.
И даже в самой школе, там где лежали раненые, было что-то неуловимо счастливое. Да кровь, да боль, но и здесь люди ощущали витающие в воздухе изменения. Возле лестницы меня остановили и «выдав» в напарники плюгавенького мужичка с перебинтованной головой, отправили поднимать из подвала раненных.
Дело нехитрое, но морально тяжелое. Если там, наверху, были те кто мог передвигаться самостоятельно, то здесь оставались тяжелые. Без рук, без ног, неходячие, и такие что вообще непонятно как они всё ещё продолжают жить.
И запах. В подвале всегда пахло не особо хорошо, но сейчас вообще хоть святых выноси.
Одного тащили — наш, ампутант, давно лежал между жизнью и смертью, так пока несли его, он бормотал что-то, а как подняли наверх и потащили по коридору, неожиданно выгнулся, подёргался, и затих.
«Помер» — тащите обратно. — констатировала принимающая медсестричка. Молоденькая, когда-то веселая девушка, сейчас она выглядела на полтинник, а ощущалась вообще древней старухой.
Ну мы развернулись, и обратно. В морг. Под школой был небольшой ледник в который и переезжал наш пассажир. Так что, хорошее настроение хоть и витало в воздухе, но, видимо, не для всех. Даже я, чего бы, казалось — жив, здоров, помят не сильно, и то, часа через три таких хождений, десять раз пожалел что вообще взялся помогать.
С отрезанными конечностями, пробитыми бошками и прочими тяжелыми болячками, пациенты подвала если и радовались случившимся переменам, то как-то не правильно выказывали свою радость.
— Этого отнесёте, и всё, хватит пока. — когда я уже хотел психануть, сжалилась распоряжающаяся транспортировкой тётя. Высокая, дородно-массивная, в этот момент она олицетворяла для меня все сразу инстанции. Поэтому"разобравшись" с последним больным, задерживаться я не стал, а уточнив у кого-то где находится Аня, двинулся на поиски жены.
— Туда нельзя, идёт операция. — как чёрт из табакерки материализовалась ещё одна женщина колхозно-гнездовой наружности.
— Она не выйдет, можешь не ждать. — когда я попытался объяснить что пришёл не просто так, а жену ищу, та же женщина только «сомкнула строй» всем своим видом показывая что никакие объяснения не работают, и путь в операционную закрыт.
Я хотел было поспорить, и будь на её месте мужик, наверное и поспорил бы, добился своего. Но как вести себя с такой женщиной — не знал.
В общем, не срослось у меня с супругой пообщаться, и несолоно хлебавши я вновь оказался на улице.
Походил, с людьми пообщался, узнал где прячутся дети — их из укрытий пока не выпускали, и рысцой метнувшись к торцу школы, спустился во вторую часть подвала.
Тут было светло и хорошо пахло. Чем-то печёным, наверняка готовили что-то вкусненькое. Прошёл по длинному коридору, свернул налево, перешагнул вере трубы и толкнув дверь, оказался в детском царстве.
Дети тут были повсюду. Они играли, скакали, рисовали и бегали. При этом умудрялись так голосить, что в ушах стоял лишь какой-то невообразимый гул.
Я постоял немного, присмотрелся, и успокоился только когда нашел своих. Они занимали место у стены, и судя по смеющимся физиономиям были вполне довольны и счастливы. Кое как пробравшись к ним, посидел, поболтал с пол часика, и пообещав что зайду попозже, вышел обратно на улицу.
Хотел узнать что там с Аниной операцией, но меня опять не пустили. Зато подбежал плюгавый и сказал что меня давно ждут, и пора поднимать остальных болезных из подвала.
Хорошо хоть немного оставалось их и, кроме нас, нашлись ещё носильщики. Дружно взявшись, с работой мы справились меньше чем за час. Пока таскали, я прикидывал сколько же всего сейчас таких, неходячих пациентов. Получилось что больше двух сотен. То есть двести потенциальных инвалидов, толку от которых будет не так чтобы и много.
Окончательно закончив с больницей, я опять оказался на улице, и наконец-то столкнулся с Василичем. И вот уже он, ничуть не скрывая радости, официально сообщил, что враг разбит и бежал. Что мы взяли кучу пленных и много трофеев, а по результатам допросов стало понятно что больше нас трогать не будут, по потому что не чем, и не кем.
Ну а дальше пошла рутина. День за днём мы собирали трофеи, разбирали завалы и занимались своими обычными делами. Естественно периметр не ослабляли, а на дальних блокпостах вновь разместили наблюдателей. Клуб восстанавливать пока не стали, слишком серьёзными были разрушения. Штаб же перенесли в один из пустующих домов неподалеку. Аня постоянно пропадала в больнице, дети сидели дома, я с переменным успехом участвовал в самых различных мероприятиях. Машину вот только мне не вернули, но не от жадности. Она сильно пострадала во время одной из атак, практически полностью выгорев. Да и ездить, особо, некуда было, а для перемещений внутри станицы мне вполне хватало велосипеда.
Заново занялись огородами, правда теперь ту часть, что находилась за периметром, забросили, разбив новые участки внутри села. Частично по реке, частично там где когда были кленовые заросли.
В общем, жизнь шла своим чередом, и мне очень хотелось чтобы и дальше всё продолжалось в том же духе.
Единственное что тревожило, периодическое появление в воздухе чужих самолётов. Близко они не приближались и низко не опускались. Иной раз из всех признаков только и было что едва различимое гудение. Но всё равно, даже зная наверняка что причинить вред они больше не могут, каждый раз когда они пролетали рядом, в душе шевелилось что-то нехорошее.
А вообще, если оглянуться назад и немножечко повспоминать, я тогда только мечтать мог о таком завершении нашей эпопеи. Конечно, проблем было ещё много, и вполне себе серьёзных, но все они должны были решиться с течением времени. Вот как с электричеством, когда только планировали его самостоятельную выработку, всё казалось таким далеким и несбыточным, но сейчас, — после первого запуска речной электростанции, причём запуска удачного, это воспринималось как нечто само собой разумеющееся.
Конечно же, нам всё так же не хватало людей, был дефицит топлива и какой-то бытовухи, где-то на горизонте маячил Клаус, с данным ему обещанием, так ничего и не прояснилось на счёт пропавших женщин, и не было никакой ясности с Леонидом, но в общем, если забыть про эти вещи, жизнь потихоньку налаживалась.
Главное чем я был сейчас занят, — подготовкой двухместного аэроплана. Не то чтобы прямо горел желанием летать на этом утлом суденышке, но чувствуя вину за брошенных в башкирском поселке сельчан, хотел вернуть их обратно. Ну и вообще, кое-как я эту штуку поднимать умел, и если потренироваться, то вполне мог бы продолжить дело Гагарина. Ничего не зная о его дальнейшей судьбе, я мог только надеяться что когда-нибудь он окажется опять среди нас, ну а пока пытался выполнять его работу. Ведь по сути — ничего сложного. Каркас, крылья, моторчик. Основам управления он меня научил, и всё что мне нужно — потренироваться.
«Рожденный ползать, летать не может». — так категорично о моих попытках отзывался дядя Саша. Усидеть без дела он не мог, и напросился в наш небольшой, но дружный коллектив. Точнее не так, в коллектив он вступать не стал, ограничившись лишь ежедневным заплёвыванием оного. Ни за что не отвечая, и от всего отказываясь, в то же время он везде совал свой нос. Не скажу что не по делу — в основном его замечания были к месту, но достал он всех конкретно.