Он хотел ещё что-то сказать, но не стал, и молча пожав плечами, отвернулся.

А я уже почти бежал к лесу.

Ёлочки, точнее сосенки. Местами берёзки и разнообразный кустарник. Непривычная растительность для нашей местности, где больше чилига, да ковыль пучками. А тут и деревья сочные, и трава густая.

Поправив автомат, — так чтобы не цеплялся за ветки, я пробился через молодую поросль, оказываясь под «зеленой крышей». Вот только ничего кроме деревьев тут не было, хотя лесок достаточно хорошо просматривался.

Ни травы особо, ни кустарника. Метров сто, может сто пятьдесят в длину, и шириной около тридцати, лес больше походил на посадку, разве что деревья хаотично расположены.

Уже понимая что ничего не найду, я прошёл до самого края, и снова пробившись сквозь молодняк, вышел с другой стороны.

Поросшая реденькой травкой каменистая почва, крутой, заваленный намытыми по весне булыжниками, подъём, и всё, больше ничего.

— Потерялся? — внезапно, так что я едва не подпрыгнул, раздался незнакомый голос.

Прямо передо мной, опираясь на горбатую палку, стоял дед.

Небольшого росточка, возрасту непонятного, бородатый. Одежда добротная, но заношенная. Джинсы, свитер с растянутыми рукавами, поверх него жилетка с кучей карманов, на голове шляпа — а-ля властелин колец. На ногах резиновые сапоги. Лицо доброе, смотрит пристально и в бороду улыбается.

— Добрый день. — успокаиваясь, поздоровался я, мысленно ругая себя за расхлябанность. Это надо же, целого человека прошляпил.

— Почему-ж не добрый? Добрый конечно... — продолжал улыбаться старик.

Мне сказать бы что-нибудь, разговор завязать, но снова как отрезало.

— Ищешь чего? — дед переминулся с ноги на ногу, и переставил палку.

— Да, избушку одну. — поборов растерянность, ответил я.

Старик потоптался на месте, ухмыльнулся, и спросил, явно издеваясь.

— И как, нашёл?

Я промолчал. Вопрос был риторический. Да и вообще, глядя на этого замшелого деда в резиновых сапогах и выцветших джинсах, мне почему-то становилось неловко, и хотелось сбежать.

— Помочь? — опять ухмыляясь, пригладил бороду старик.

— Помогите. — согласился я.

— Ну пошли. — дед развернулся, и не оглядываясь, шустро зашагал в глубину леска.

Я двинулся следом, но не успел сделать и десятка шагов, как едва не врезался в невесть откуда появившуюся избушку. Точно такую, как мне привиделось, она стояла меж деревьев и ни от кого не пряталась.

Но я мог поклясться что проходил здесь, вот по этому самому месту и проходил.

— Не боись... Настоящая... — опять ухмыльнулся дед, когда приблизившись, я недоверчиво потрогал рукой бревенчатую стену.

— Но как? — только и смог вымолвить я.

— Ну-у... — развёл дед руками.

Прикоснувшись к стене, я не почувствовал ничего особенного. Обычное дерево, пробитые мхом брёвна, кое-где шляпки ржавых гвоздей, да рассохшиеся проплешины трещин.

— Да не напрягайся ты так, паря... Пойдём лучше в дом, устал с дороги-то? — старик подошёл у небольшому крылечку, буквально на две ступени, и встав на первую, взялся за ручку двери.

Если считать за дорогу получасовой перелёт, то уставать было не от чего, но мне показалось, он имел ввиду совсем другой путь.

Поднявшись следом, я пригнулся — дверь оказалась низковата, и сделав ещё шаг, оказался внутри.

Небольшое окошко, лавка, стол, пара табуретов и скромненькая печка. — вот и всё убранство.

Вещей тоже не много. На вбитом в стену гвозде висит тулуп, меховая шапка, а в углу, возле печки, стоят высоченные валенки.

На столе самовар, пара каких-то склянок, стакан и большая пиала.

— Чайку? — предложил дед.

Я кинул.

— Не откажусь.

Он указал мне на стул, а сам подставил стакан под краник самовара, и налив почти до краёв, проделал ту же процедуру с пиалой.

— Ну, рассказывай... — пододвинув стакан ко мне, дед сел на лавку, взял пиалу, и облокотившись локтем на стол, «вкусно» отхлебнул.

— Что рассказывать? — растерялся я.

— Смешной ты. — сняв крышечку с одной из склянок, старик достал из стоящего на печи чугунка пару ложечек с длинными ручками.

— На вот, варенья попробуй. Прошлогоднее, правда, но вкусное...

Я заглянул в склянку. Там действительно было варенье.

— Ты же не просто так сюда явился? — подув на кипяток, дед разгладил ладонью бороду. — Так ведь?

— Так. — кивнул я, и в следующие несколько минут я рассказал совершенно незнакомому человеку о преследующих меня призраках, о странных снах, о твареныше, поведал про таинственное исчезновение девочки, пропажу Леонида, встречу с карликом и боль в голове. Не знаю что повлияло, — варенье ли, или чай душистый, а может магия какая, но доложил я обо всём чего не понимал, и что мне не давало покоя.

Дед выслушал внимательно, ещё дважды за это время наполняя свою пиалу и мой стакан, а когда я замолчал, достал из-за пазухи небольшой тряпичный кисет.

— Закуришь? — предложил он.

Я отказался, а дед потянулся к печке, и вытащил оттуда порядком надорванную газету.

«Комсомольская правда». — прочитал я название, и присмотревшись, смог разглядеть год — двадцать шестой.

Спрашивать ничего не стал, но выводы для себя сделал, даже не выводы, — скорее предположения.

— Наговорил ты на целую поэму, конечно... — сказал дед, и скрутив «козью ногу», прикурил от бензиновой зажигалки. Потом, затянувшись, зажмурился блаженно, и строго так, по-военному, спросил, — а от меня-то, что именно услышать хочешь?

— Не знаю. Всё, наверное... — честно признался я.

— Ты в курсе сколько мне лет? — спросил он, и глубоко затянувшись, выпустил к потолку несколько идеально ровных колец.

— Семьдесят? — наугад ляпнул я.

— Ха. Льстишь, стервец... — довольно ухмыльнулся дед. — Но я не баба, возраст не скрываю. Сто девять стукнуло.

Я машинально покосился на обрывок газеты с датой.

— Да-да. — проследив за моим взглядом, дед развернул газетку, и вздохнув всей грудью, добавил грустно.

— Как сейчас помню... Лето только началось, тепло... Птички поют, кузнечики стрекочут, гнуса ещё нет, — солнце высоко, и мы втроем на лодке...

Тут он замолчал, и пару минут разглядывал газету, словно надеясь взглядом просверлить в ней дырку.

Напоминать о себе было неудобно, уж больно печально он выглядел, да и невежливо было торопить старого человека.

— Не знаю что тогда произошло... — наконец «ожил» он, — но так мы здесь и оказались — мама, отец, и я.

Опять замолчав, хозяин избушки докурил «ногу», сдвинул в сторону выполняющую роль пепельницы жестяную банку, и принялся раздувать самовар.

Запахло дымом, он долил воды из стоявшего под столом глиняного кувшина, вытащил из-за печки мешочек с щепой, и стал «подкидывать» в топку самовара. Не хватало только сапога, но, похоже, что он обходится без него.

Глядя на привычный уже процесс, — а самовар давно стал неотъемлемой частью нашей жизни, я ждал продолжения рассказа, но его не последовало, а когда он закончил с растопкой, словно забыл о чём говорил.

— Но да ладно. — отмахиваясь от дыма, заговорил дед. — Тебе помогу, хоть и зарёкся. Пойдём.

Мы встали из-за стола, и едва разминувшись в тесном проходе, вышли на свежий воздух.

— Ты пушку только оставь, а то стрельнешь ещё ненароком... — глядя как я закидываю за спину автомат, посоветовал он.

Без оружия я чувствовал себя голым, но здесь подчинился. Непосредственной угрозы от старика не было, а если он из тех про кого я думаю, автомат всё равно не спасёт.

— На гвоздик повесь. — посоветовал он, и дождавшись когда я оставлю оружие, повторил, — иди за мной.

Совсем немного отойдя от избушки, я обернулся. Избушки не было. Как не было и моего, повешенного на гвоздик, калаша.

— Не переживай. — не оборачиваясь, успокоил старик. — Никуда твой автомат не денется.

Но я и не переживал.

Мы прошли ещё немного, и не доходя до крайних сосен, остановились.