Восемьдесят километров по прямой, с учётом извилистости маршрута и невысокой скорости, для подобного уазу внедорожника это всего лишь двадцать литров — плюс-минус.

Поэтому уповать на то что они не доберутся до нас, не стоит, а после «нечаянной» бомбардировки и уже пары сбитых самолётов, их рвение в данном вопросе только усилится.

Но, в любом случае, я был рад тому что нам удалось выкрутиться, — попадать в плен и терять кукурузник, никак не входило в мои планы.

«Ваю бастар! Вил ансе фо хил! Бастар!» — опять ожила рация, повторяя одно и то же, но разобрать о чём речь я не мог, пока там что-то не прохрипело, и уже другой голос не произнес на ломанном русском. — «Здокните рюссхие свыни! Здохкните!»

Потом ещё что-то пощелкало, и на канале установился привычный ровненький треск.

— Переговоров не будет? — хмыкнул Леонид.

Я кивнул.

— Типа того.

— Ну и хер с ними. Не очень-то и хотелось... Фашисты млять... — Глядя на Леонида мне показалось что он реально обиделся на оскорбление, и когда я спросил его об этом, он возмущенно выдал.

— Не, ну а чё они?!

Действительно, чего это они? — Мы сбили их самолёт, приперлись к ним на базу, взорвали там всё к чертям собачьим, подбили ещё один самолёт, а судя по пулемётам на крыльях не самый простой, и теперь обижаемся на в сердцах брошенное оскорбление.

Естественно Леониду доказывать я ничего не стал, но думаю что словесная обида это даже не цветочки, так, запах только от них. А вот цветочки, не говоря уже о ягодках, будут совсем невкусные. Непонятно только откуда тут взялись англичане. Ну или кто там ещё говорит по-английски? Американцы точно говорят, а других я, так, сходу, и не вспомню.

Вот только где мы, а где Америка? А Британия вообще остров, оттуда ещё и приплыть как-то надо. В общем, сплошные странности кругом, но, думаю, скоро узнаем что это за ромбы на крыльях, и кого мы так лихо позлили.

Отдалившись ещё километров на двадцать, я чуть добрал на себя штурвал, догнав стрелку до ста метров, сбавил скорость, и стал забирать в сторону, так чтобы по большому радиусу облететь дымящийся лагерь.

Проверять место где нас нашпиговали стрелами уже не получалось, сейчас главное побыстрее добраться до станицы, а с этим крюком и так выходит долго, и далеко.

— Тебе не показалось что у того хрена который нас свиньями обозвал, акцент уж больно странный? — неожиданно спросил Леонид.

Я задумался, но кроме того что вся фраза была жутко исковеркана, ничего более существенного в голову не приходило.

— Англоязычные говорят съедая буквы, — не дождавшись ответа, продолжил Леонид, — французы хрюкают, немцы гавкают, а этот словно нарочно слова коверкает.

— Не знаю Лёнь. Может араб какой?

— Нет. Арабы гортанят, а этот тянул и ыкал, что ближе к эстонцам или финам, но у тех с ударениями беда, здесь же с ними полный порядок.

Вот если кто и мог меня удивить, так это Леня, я даже и предположить не мог что он разбирается в таких нюансах, тем более что кроме родного, других языков не знает.

— Да пришлось на таможне потрудится в молодости, в Калининграде, как раз когда наши войска из Европы выводили. — объяснил он, на мой вопрос о происхождении такого необычного навыка.

— И что, любого так можешь опознать?

— Нет конечно. Но тут прям резануло...

— И что это значит? — лично мне не было никакой разницы кто назвал нас свиньями — англичанин, латыш, или какой-нибудь африканец. Этот маленький эпизод терялся на фоне всего остального, и если бы не Лёня, я бы о нём даже и не вспомнил.

— Да пёс его знает. Так, наблюдение озвучил...

Вот что-то полезное бы заметил, я бы понял, а это... Даже не знаю к какому месту его наблюдение приложить.

Дальше летели молча. Я прикидывал как лучше пройти чтобы не напороться на погоню — а в том что она будет, у меня не было никаких сомнений, Леонид же взялся за камеру, пересматривая то что удалось наснимать.

Уже потом, когда сели, он объявил что камера глюканула и записалась только совсем небольшая часть пролёта над лагерем, причём так криво, что на записи почти ничего невозможно разобрать.

Бесспорно, это было обидно, но основное и так понятно, и, по большому счёту, потеря записи не имеет особого значения.

Не задерживаясь, сразу после приземления мы рванули в штаб, дорога была каждая секунда.

— Чего-то такого я и ожидал... — выслушав отчет, и убедившись в своей прозорливости, глава многозначительно хмыкнул, и подкатился к карте.

— Вот, посмотрите что удалось прояснить. — произнёс он, берясь за указку.

Я прошёл к столу, выдвинул стул, и развернув его спинкой вперёд, уселся.

Пока Сергей Алексеевич говорил, мы внимательно слушали и даже почти не перебивали.

А получалось примерно следующее.

После проработки трофейных карт и анализа полученной информации, выходило что кроме известных нам групп кочевников есть ещё и другие, точное количество их неизвестно, но, судя по всему, все они направляются в город.

От озера к озеру, потихоньку, сразу с трёх направлений, бессчётные тысячи дикарей в конечном итоге доберутся до цели, и наткнувшись там на белых, — тех кого они считают виновниками всех своих бед, устроят им такую кузькину мать, что про городские банды, или кланы — как они сами себя называют, можно будет надолго забыть.

— Выходит что они могли пройти мимо? — озадаченно сощурился Василич.

— Не знаю. Если и был такой шанс, то крайне низкий. — покачал головой глава.

— А теперь, — продолжил Василич, хмуро покосившись на Леонида, — после того как мы оставили их без топлива, они захотят пополнить запасы и обязательно нападут.

— Да эти черти и так бы напали! — резко поднявшись, Леонид дёрнулся и схватился за ногу, — да чтоб тебя!... — скривившись от боли, сквозь зубы выругался он. — Они же фашисты! Ты же слышал как он назвал нас? Скажи, Вась?!

— Сдохнытэ русскые свынъи. — как мог передал я акцент и интонации.

— Что, прямо так и сказал? — удивлённо поднял бровь Сергей Алексеевич.

— Именно! — хлопнул кулаком по столу Леонид. — Я хоть генетически и не совсем русский, но мне всё равно обидно!

— Вот те раз. А кто ж тогда ты?

— Не знаю. — Леонид потянулся за кисетом, и пошарив по карманам, добавил, — мама наполовину татарка, папа украинец. Тоже наполовину.

— Ну тогда ты чистокровный русский. — усмехнулся глава, — Там половинка, тут половинка. Как раз выходит сто процентов.

— Точно. — подтвердил Василич. — на Руси таких три четверти, и все русские.

— Вот-вот... — затягиваясь, Леонид с наслаждением выдохнул плотную струю дыма в сторону приоткрытого окна, — говорю же, — еще раз затянулся он, — фашисты они.

Утверждение конечно спорное. Оно понятно, что методы, какими действуют эти товарищи, мягко сказать жестокие, но конкретно нам они ничего плохого не делали.

— Фашисты они, или нет, дело десятое. А вот то что они теперь постараются нас на ноль помножить, это уже точно, и наша задача не допустить такого развития событий. — подытожил глава.

Посидев ещё с полчаса и поучаствовав в «переписи» — а всё что мы говорили, Алексеич старательно записывал в свою тетрадку, я поднялся, и сославшись на кучу дел, покинул кабинет.

День, можно сказать, только начинался, но солнце уже перевалило за середину, и принесло с собой хоть какую-то ясность. — Мы тут, они там, и скоро случится большая драка.

Хотя как это будет, я совершенно не представлял.

Воздух, с нашей стороны, можно сразу отметать. Один кукурузник против почти полной эскадрильи, — это даже не смешно. Самое умное что мы можем сделать, — получше укрыть его, так чтобы не разбомбили.

Опять же, самолёты их, с туземцами воевать хороши, а с нами, кроме как забраться повыше и оттуда сбросить какую-нибудь гадость — ничего сделать не смогут. Хотя, конечно же, и в гадости ничего хорошего быть не может.

Противодействовать мы не сможем, зенитных орудий у нас нет, а сбить, летящий на пяти тысячах метров небольшой самолётик, можно только из чего-то крупнокалиберного, причём стрелять надо трассерами, которых у нас тоже практически нет.