Через несколько минут друзья явились. Оба тяжело дышали и оттирали черную грязь с лиц.

— Как успехи? — спросил наёмник, вытряхивая трубку.

— Иорик два раза выбил у меня меч, — присела на корточки ученица.

— А ты?

— А у меня уже не выходит.

— Слушайте, — он поставил руки на пояс. — Я хочу сыграть свадьбу с Фридой. Поэтому, Бригида, ты поговори с местными, чтобы все организовали к завтрашнему дню! Но только так, чтобы она ни о чем не узнала. Я сам ей скажу позже. А ты, брат, помоги мне с речью.

— Брат? — поэт раскрыл рот.

— Да. Мы с тобой через такое дерьмо уже успели пройти по пути сюда. Поэтому, брат.

— Поздравляю, Конрад! — улыбнулась девчушка.

— Спасибо! А теперь вот что… Иорик, ты выйдешь против меня в схватке. Пора двигаться в навыках дальше. А ты, Бригида, позови в соперники Амелию. Если я тебя и жалею, то она нянчиться на арене с тобой не будет, — он усмехнулся. — Амалия превосходно владеет оружием. Она поможет тебе не терять клинок.

— Но мы устали!

— Да? А мне насрать! — Конрад расплылся в улыбке.

— Ну ты, говнюк, за это ответишь! — Бэбкок рассмеялся и похлопал его по спине.

— Мы, конечно, теперь братья, но не перегибай палку, — с серьезным тоном заметил воин.

Однако Иорик понял, что тот шутит.

Народы Саркена жили практически под открытым небом. Их пятилетние дети в одних простых повязках на бедрах, с короткими деревянными мечами в руках наносили друг другу совсем не детские удары. За ними следили учителя по боевому искусству. То и дело от них разносились указания:

— Не отступать, Малайя! Удерживай позицию!

И маленькая девочка, внимательно глядя на соперницу, использовала проход в ноги. Через секунду противница упала от крепкого удара позади колена.

— Малайя, молодец! Свободна! Следующие!

— Не бойся быстрого нападения, Долинда! Лучше бойся своего страха! Запугивай защитой! Отражай! Отражай! Не забывай дышать!! Выпад! Если я сказала, что выпад, значит выпад! Ты что, черепаха? Или воин? Тебе пора уже учиться самой чувствовать, когда враг открывается! Для чего тебе глаза? Сиана, покажи сëстрам, как надо!

Рыжеволосая девочка с кучей косичек вышла вперед. Её противница помчалась на нее с верхней позицией. Но Сиана не двигалась, и даже казалось, что она совершенно не смотрит на происходящее. Но уже через секунду состязание окончилось. Сиана пяткой сбила ту, нанеся взмах по голени. Меч был выбит ее локтем.

Вечером Конрад не застал в своем шалаше Фриду. Ему сказали, что она отправилась охотиться на крокодилов. Наёмник уселся возле костра. Амелия проходила мимо. Он подозвал ее к себе.

— Я слушаю тебя, Конрад, — ведьма пристроилась напротив.

— Мы все изменились, не правда ли, Амелия?

— О чем ты?

— О том, что никто из нас больше не чувствует ни страха, ни радости.

К ним присоединились Бэбкок и Бригида. Ученица держала в руках миску с запеченным мясом пумы. Поэт был закутан в большое полотенце после купания возле водопада.

— Эта местная еда такая отвратительная, — проворчала Бригида. — Сейчас бы я с удовольствием поела рулет из свинины и рагу из кролика.

— Знаете, я тут начал разговор с Амелией о том, что мы готовы к смерти друг друга.

Девчушка перестала жевать и вопросительно взглянула на друга.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я, — продолжил наёмник. — Помните тот день, когда мы выдвигались с теневой стороны обратно?

— О таком не забывают, — похрустел пальцами Иорик.

— Вот и я о том же. Те существа напали на нас днем. Все пошло совсем не по плану. Амелия находилась уже без сил. Шансы испарились за одно мгновение. Их было слишком много. Но мы еще ощущали волнение… Волосы еще шевелились на руках. Во взорах, как ни странно, горела надежда. Однако все изменилось… Когда каждый дюйм кожи залила кровь, такая обжигающая на холоде, ты, брат, громко начал выкрикивать строки, высеченные древним поэтом Лиу на каменной колонне. И эти строки, они въелись в наши души навсегда. И для каждого из нас они несут единственное значение. Давай, Иорик, повтори их.

По лицу Бэбкока пробежала нервная судорога:

— Ветер ворвется внезапно

И утопит голос мой,

Тело закопает тайно.

Я больше не свой и не твой.

Под обломками жизни

Мое имя покой обрело.

Сквозь время руку протисни.

Оно одно всë снесло.

У вечности его учись:

Молчать и смотреть.

В надежду не свались.

И тогда прекратишь ты жалеть.

— Да, брат, да… Мы прекратили в тот день жалеть. Наступила чудовищная буря. С гор обрушивались снежные лавины. Твари отступили. И те порывы природы пришли за живыми. Нас действительно топило под гигантским белым слоем. Ничего не было видно. Каждый остался один. Мы ползли, а куда ползли — не осознавали. Никто из нас не ведал до тех пор, что тьма может быть столь яркой. Солнце светило, снег искрился, но было очень темно. Я слышал ваши крики, но они утихали. Вы задыхались, вы боролись за жизнь. Каждый оказался против сил, превосходящих его. Это был враг, которого невозможно ненавидеть. Его можно только принять. И чем агрессивнее ты сопротивляешься, тем страшнее становится… Но вы все слышали, прощаясь с жизнью, эти самые строки. Иорик не молчал. Он смеялся. И повторял стихотворение, повторял без конца. И это уже был не страх. Это было понимание вещей. Миром правят не короли и королевы. И вовсе не любовь. А смерть. Это ее мир. Мы все находимся на службе у нее, даже лекари. А если уж мы служим, то мы должны доверять ей. Бороться тогда, когда есть возможность, но не бояться и не злиться, когда придет срок уходить с поста. А этот срок подойдет рано или поздно абсолютно у всех. Тогда, в Торианвиле, когда я спасал тебя, Амелия. Я попал в ловушку. Я задыхался, и мне было чертовски страшно. Но в тот день на теневой стороне, когда я вновь задыхался, я уже не боялся. И это не являлось смирением. Мы не смирились, но мы понимали, что срок подойдет. Мы осознали тогда это ясно. И, оставшись в проклятой снежной пустоте, я понимал, что, скорее всего, найду только ваши трупы. Но это понимание уже не вызывало эмоций. И когда я все же нашел вас живыми, то заметил, что вы думали также, как я. В тот момент каждый из нас отнесся к случившемуся с небывалым спокойствием. Буря и лавины прошли. И они нас изменили.

— Ветер ворвется внезапно… — прошептала Бригида, всматриваться в пляшущие языки пламени.

— Да, внезапно. Но мы с вами об этом знаем. Поэтому мы готовы, — указал на нее пальцем Конрад. — И когда он ворвется, зарывая труп кого-то из нас, то остальные продолжат путь. Потому что мы понимаем… Мы понимаем, кто правит балом. Тот, кто смотрел в лицо смерти также близко, как мы с вами, того уже не сломить никаким несчастьем. Отныне мы смотрим на все спокойно, ибо знаем причины… Но это не означает того, что мы не станем давать отпор или двигаться вперед. Отныне… Мы с вами — УЗРЕВШИЕ УРАГАН, мать вашу! Теперь мы видим больше, чем остальные. И это наше с вами проклятие или дар, я не знаю. Никто не знает…

— Ветер ворвется внезапно, но мы, черт побери, всегда к нему готовы, — Амелия провела ладонями по волосам.

— Именно так. И это-то нас вами в первую очередь и объединяет, — наёмник поднялся на ноги. — Туда, где будет царствовать тревога и трусость, заявимся мы. Ураган забрал у нас надежды и радость, но также он забрал страхи.

— У меня есть идея, — Бэбкок вскочил и куда-то умчался.

Через несколько минут он вернулся с двумя аливитянками. В руках они держали деревянные палочки с иглами на концах и чашки, наполненные темным красителем.

— Конрад, дай левую руку, — обратился поэт. — Вот здесь, на кисти, всегда будет — Ветер ворвется внезапно… Перед нашими глазами, что видели свою смерть.

Когда Фрида вернулась, татуировки уже были нанесены. Она молча подошла к друзьям и взглянула на надписи.