Из углов глаз покатились солёные капли. Они закатывались в ушные раковины и пробирались через каналы в нос, заставляя ведьму шмыгать. Отвратительное состояние беспомощности…
Чародейка разразилась безысходным смехом. Ей предстояло поставить перед собой задачу: отыскать в этом мире нечто важное. А в руках для поисков, словно маленькая ложка… И этой ложкой Карлин предстоит перерыть горы, водное дно и небо! Сможет ли она сама себе помочь? Сможет ли спасти себя? Если бы сестра была жива, то сказала бы, что для Уиллгармских нет ничего невозможного.
Ведьма поднялась и босиком по медвежьим бурым шкурам подошла к зеркалу, встав анфас. Она ловко сбросила через голову грязную одежду. Крошечные волоски на груди и животе засветились оранжевым оттенком из-за упорно прорывающегося сквозь тучи солнца. Шоколадный лёгкий загар заканчивался возле ключиц. Мраморные же груди покрывались розовой дымкой при лучах, бьющих через окна.
Явная заметная талия делала её тело похожим на хрустальный бокал, из которого пил воду, утоляя жажду, первый бог. Когда, покрывшись благородным потом, взирал на творение своих мыслей. На бескрайние океаны и сочные зелёные луга. Только в области пупка у волшебницы выпирала мягкая небольшая прослойка кожного жира.
Чёрные, коротко подстриженные волоски на лобке послушно лежали каждый на своём месте, образуя своими изгибами узоры, словно с картины, посвящённой древнему мудрому лесу.
Карлин аккуратно расчесала гребнем копну волнистых волос, достающих ей уже до самых бëдер. После чего, воскресив в голове образ Тары, потянулась за большими серебряными ножницами. Локоны, скручиваясь, повалились на широкие доски. Короткая стрижка, едва достигающая края плеч, как у сестры, обострила её черты и подчеркнула гетерохромные глаза.
Красивые притягательные губы расплылись в довольной улыбке. Ведьма надела шерстяные подштанники и широкие, горчичного цвета брюки. Поверх накрахмаленной рубашки с рюшами пристроила кожаную куртку, с наружной стороны покрытую серым длинным мехом.
Она натянула на тёплые носки сапоги с высокими голенищами. И быстрым шагом сбежала по лестнице. Взяла с не успевшей ещё остыть печи ячменную лепёшку. Насыпала в корзину кедровые шишки и орехи. Распахнула дверь, ведущую на задний двор, и уселась на брикет сена, валяющийся под навесом. Возле маленькой ёлки покоился труп щенка. Чародейка откусила лепёшку и рассыпала над крошечной могилой орехи и цельные шишки. Малиновые клесты слетелись на её дары. Они принялись радостно поглощать угощения и выковыривать пищу из шишек своими приспособленными клювами.
Волшебница самодовольно уставилась вдаль. За невысоким забором огорода, на опушке кривились оголённые ильмы.
— Ну что, суки, каждому воздалось! Каждому… — прошептала она вслух.
Слова её были обращены к мертвецам, закопанным на той самой опушке. Ими являлись разбойники из шайки, что ворвались в дом и убили Терезу. Леди Эрлин сдержала обещание, разговаривая некогда с Конрадом на данную тему. Маги разыскали преступников, орудующих в доме сестер Уиллгармских. Смерть их была страшной… С них сдирали кожу сантиметр за сантиметром. С помощью заклинаний преступникам не давали погибнуть несколько дней. Дни для тех стали кровавой вечностью. Они молили о пощаде, но было поздно… Терезу и Пушистика уже не вернуть. В ковене же к врагам друзей никогда не знали прощения. Директриса струнами играла на пульсирующем мясе убийц, будто на скрипке. Ведьмы умеют со сладострастием упиваться болью и муками отвернувшихся от собственной совести людей.
Карлин не знала, что Амелия жива. Об этом никто не ведал. Единственное, что ей удалось услышать о ком-то из друзей. Так это то, что Конрад и Бэбкок отправились в странствие на север.
Волшебница зашла обратно через кухню и чуть не запнулась о лохань, заполненную грязной посудой. Она взмахнула пальцами. Тарелки взлетели, закружившись в пространстве. Скребки, губки прилипли к ним и начали очищать от кусочков пищи. Карлин, занимаясь магической уборкой, затянула песню, которую они с сестрой частенько напевали, возвращаясь из битв:
— Я не вернусь уж боле к водам,
Где мы рыбачили с тобой.
И не увижу взор под сводом
Нашей матери родной.
Не смоешь кровь, она везде.
Прошу тебя, беги скорей.
Ты не ищи меня уже нигде!
Скажи отцу: слезу не лей.
Ведь сын твой с честью пал.
Вина ты за него отпей.
Его Валькирия ведёт на бал.
Среди божественных теней.
Меня накормят и напоят там,
И возле звëзд уложат спать.
Я ветром прошепчу на ухо вам:
Не стоит по душе моей страдать.
Я правдой жил, ценил, что было.
Я вас любил, друзьям я верил.
И пусть уж всё теперь уплыло.
Но не горюй, отец, среди могил.
Ведь сын твой с честью пал.
Вина ты за него отпей.
Его Валькирия ведёт на бал.
Среди божественных теней…
До носа чародейки донёсся пленительный аромат благоухающей сирени с древесными нотами дорогостоящей амбры. И только засим последовал стук в гостевую дверь. Ведьма щелчком пальцев поставила посуду вертикально, чтобы та обсохла.
— Здравствуйте! Кто вы? — она вышла на крыльцо.
Перед ней в пышном бархатном плаще с капюшоном, склонив голову, стояла некая женщина.
— Карлин, я рада видеть вас в здравии, — добродушно прозвенел голос незнакомки. — Особенно после тех слухов, что мне известны насчёт вас, — она, наконец, открыла своё лицо.
— Ваше Величество, — угрюмо выдавила волшебница, но меж тем невольно поклонилась.
— Ты одна дома? — серьëзным тоном спросила Тисса.
"Конечно, одна… Кому же тут ещё быть? Ведь по милости вашего обезумевшего проклятого мужа Тереза мертва! И Тара, возможно бы не погибла, если бы им не пришлось вдвоем бежать из столицы и спасать магов самим!" — Карлин так и хотелось выкрикнуть всë это королеве. Злость до сих пор не отпускала её. Но она понимала, что вины самой миледи в данной ситуации совсем нет. Поэтому чародейка лишь натянуто произнесла:
— Да.
— Что ж… В таком случае, ты не против, если я войду? Я явилась к тебе келейно для одного слишком важного разговора.
— Тайно? — удивилась ведьма. — Простите, Ваше Превосходительство, но ваш парфюм за милю учует любой дорманец. Такой только вы можете себе позволить.
Щеки Тиссы зарделась от стыда. Карлин всë верно подметила.
— Проходите, пожалуйста, — хозяйка пригласила её. — Сделать чай? Или кофе?
— Нет. Ничего не нужно. Благодарю! — остановила её рукой правительница.
— Тогда прошу в новую библиотеку. Только не обращайте внимания на строительный мусор. Я решила многое здесь изменить, чтобы…
— Чтобы стало хотя бы немного легче, — продолжила за неё гостья. — Я тоже попросила сменить облицовку во дворце после казни Розгальда. Это как побег от счастливого сна, который уже не вернешь. Пытаешься окружить себя новыми декорациями, будто через них не просочатся любимые запахи. И до последнего надеешься, что тоска по потерянному человеку прекратит раздирать сердце в клочья. Но только кровь свернется, как память принимается раскрывать свою пасть с клыками, — она уселась в кожаное кофейное кресло.
Стеллажи с книгами достигали самого потолка. Всюду витал воздух, пропитанный сладкой стружкой, оставленной от работы мастеровых. Трапециевидный камин был облицован новыми керамическими изразцами. На них изображались выпуклые серые попугаи на оранжевом фоне.
Сама ведьма пристроилась на краю дубового стола, скрестив руки на груди.
— Я слушаю вас, миледи.
— Для начала прими вот это, — Тисса вынула из-под плаща очень увесистый коричневый мешочек, обшитый золотом. — И отказа я не приму! Этих монет должно хватить на возмещение материального ущерба. Я имею в виду грабёж, проведённый разбойничьей шайкой в вашем доме. Если бы не указ бывшего короля, то, скорее всего, ничего бы не случилось. Но и ты пойми, Карлин… Розгальд правил Дорманом. Твоя сестра с другом ворвались к нему в покои и связали его. Я думаю, что обращение к проскрипции на тот момент имело веские основания. Если кто-то вломится ко мне во дворец и свяжет меня, как поросёнка перед забоем, то головы тех людей сразу же полетят с плеч! И меня не должны волновать причины смельчаков, толкнувших их на это. Как мы уже знаем, Розгальд, будучи вурдалаком, потерял над собой контроль. Договориться Таре и Бэбкоку с ним точно бы не получилось. Но если бы они решили попросить о помощи меня. То я бы ввязалась в это дело. Я бы приняла сторону твоей сестры. Даже если пришлось бы испытать на себе безумный гнев мужа. Я лишь хочу, чтобы ты понимала… Что всегда можно всё обсудить. Хоть я и королева, но я же такой же человек, как и все остальные. У меня есть чувства… Я умею любить. Но не дикой, больной любовью, а истинной. Я бы легко поняла, что означало для Тары твоё спасение. Говорят, что бремя правителя тяжело тем, что ему приходится кем-то жертвовать ради всеобщего блага. Что правитель обязан выбирать большинство… Но я тогда отказываюсь находиться в таком мире, где судьбы множества перевешивают судьбу одного. Потому что само по себе это уже глупость! Это путь животного выживания, не более того.