Я кивнул. Не то чтобы я всегда легко понимал, что имеет в виду Медоед, но вышронцев он считал хитрыми (это я как раз понял), и вот это что-то да значило.

— А прионцы? — поинтересовался я.

— Эти вообще повёрнутые… — Медоед задумался. — Там у них в голове такая каша — хуже, чем от наркоши. Я так понял, что они там, на своей планете, вроде как не первые. Поэтому они весь этот бардак с игрой и всякими союзами млечного пути ещё разбирают… Но они его разбирают с точки зрения древнего мира, а не современного землянина. В общем, пока продерёшься — гнилушки вытекут…

— У тебя поэтому их в команде нет? — раздался сзади голос Котова.

— В команде их у меня нет, потому что они все там семья, — ответил Медоед. — Как муравьи и тому подобная шушера… Обычный прионец без своих боссов даже похезать не сможет. Вот и толку мне от овощей на корабле?

— Что-то ты совсем наблатыкался… Что, забыл нормальный человеческий? — усмехнулся Котов.

— Слышь, мне вот только твоих натаскиваний не хватало! — возмутился Медоед. — Всю душу мне измотал, пока я в бега не подался, да и тут тоже пришёл…

— Ну так, чего бы и нет? — Котов пристроился рядом прямо на палубу. — Старые привычки, знаешь ли…

— Да положи ты елду на свои привычки! — возмутился Медоед. — Чё вот ты опять начинаешь, а? Возврата на Землю нет, а если и есть — я не пойду. Мне тут хорошо, понимаешь? Я лучше тут сдохну, чем вернусь туда.

— Романтик ты!.. — Котов не выдержал и засмеялся. — …От воровского мира. Надо было тебе пораньше родиться, чтобы начало девяностых застать.

— Надо было… — кивнул Медоед.

— И мне не пришлось бы за тобой гоняться, и места бы тебе много не понадобилось, — Котов ещё продолжал посмеиваться, но Медоед его не раскусил.

— Чего это не понадобилось бы? — возмутился он.

— Так два на полтора и на два с половиной под землю, — Котов пожал плечами.

— Ха-ха-ха!.. Дурак ты, Денис Михалыч! — с осуждением заметил Медоед. — Сам-то что, вернуться хочешь?

— Не хочу, — признался Котов после долгой паузы.

— Ну так и не строй из себя цацу! — бывший глава Альянса хотел сказать что-то ещё, но махнул рукой и повернулся ко мне. — Скитисы — вот, Филь, это кадры! У них там общество покруче нашего будет — уже пытаются осваивать планеты системы. Но вообще такие бараны местами, что не знаешь даже, то ли по кочану навешать, то ли просто забить на это… Я их уже нанюхался. Как начнут буровить — хоть уши затыкай. Но кулаками ничего машут. Мне кажется, они когда-нибудь соберут пулемёты и перестреляют нас на хрен… Опа-опа!

Медоед резко поднялся, вглядываясь вдаль, а потом нахмурился и куда-то чесанул, буркнув что-то о «незабываемых ощущениях».

— Котов, чего ты его постоянно троллишь? — спросил я.

— Так забавно же… — ответил Котов. — Ну и вообще, если ему корону вовремя не сбить, так он звезду хватает — человек такой. Зато если осадишь вовремя — так сразу на человека похож. Он, конечно, не любит этого, но кому сейчас легко?

Фраза про «незабываемые ощущения», брошенная Медоедом, скоро стала понятна и раскрылась во всей своей красе. С юго-запада на нас надвигалась чёрная полоса туч, ветер крепчал и гнал волну, а несчастные «Три топора», стеная как старое компьютерное кресло офисного сотрудника, неслись вперёд — то поднимаясь на гребни, увенчанные белыми барашками, то резко ухая в морскую пучину.

Долго мне, правда, наблюдать за этим не дали — прогнали в каюту с палубы. Последнее, что я видел — это как команда спешно меняла парус: вместо одного большого ставила пару маленьких. Убежать от шторма мы не смогли. Не прошло и трёх часов, как первые капли дождя обрушились на палубу, а качка стала ещё сильней. Впрочем, один из матросов признался, что это ещё не шторм — зацепило нас краем, и по краю мы и попытаемся пройти. Но это всё слова, а когда ты сидишь в маленькой каютке, в которой тебя то на одну стену кидает, то на другую, и при этом ты понимаешь, что снаружи валы метров под тридцать — как-то не до спокойствия. А душераздирающие стоны деревянного корабля — так это вообще что-то невообразимое…

День пятьсот тридцать девятый!

Вы продержались 538 дней!

Попытка поспать ночью успехом не увенчалась. Мы с Аришей едва успевали задремать, как очередной девятый вал пытался скинуть нас с постели на пол. Так что спали мы всю ночь урывками. А утром я оценил мастерство команды корабля… Они всё-таки умудрились проскользнуть опасную область. И теперь «Три топора» не летели в шторм на всех парусах, а спешно удирали от него. И хотя качка была всё такая же суровая, я, тем не менее, выбрался на палубу.

Заметив меня, Медоед не стал ругаться, а махнул рукой.

— Филя, глянь! Вон там остров, видишь? — спросил он, указывая на запад.

— Нет! — честно проорал я в ответ.

— Сейчас-сейчас… — бывший глава Альянса продолжал указывать, а я смотреть, и в тот момент, когда мы взобрались на очередную волну, наконец, увидел тёмную полоску земли с очертаниями горной вершины.

— А! Вот теперь вижу! — крикнул я.

— Это остров дологниссцев. Никогда туда не лезь! — предупредил он.

— А сколько осталось до вашего? — пытаясь переорать ветер и стоны корабля, поинтересовался я.

— Если не догонит шторм, то сегодня-завтра причалим! — ответил Медоед.

— Получается, раньше, чем планировали? — спросил я.

— Конечно! — Медоед кивнул. — Если бы такой ветер поймали у вашего острова, за три дня бы добрались! Только бы успеть, а то будет нам совсем задница…

Успеть-то мы успели — но и ту самую филейную часть успели прочувствовать. Я бы её сравнил с американскими горками, вот только на американских горках весело и страшно, а тут просто страшно — и очень страшно. Волны и ветер ревели и визжали не хуже фанатов «Битлов» и Элвиса. И бились о борта корабля ничуть не хуже — я прям почувствовал себя охранником перед сценой. Типа стою тут, а нафига?

Вишенкой на торте были сверкающие молнии и оглушающие раскаты грома, которые живо напомнили о тщетности бытия и исчезающе малых размерах человека перед лицом природы. Капли дождя барабанной дробью приветствовали тех ненормальных психов, что решились плавать в шторм. К несчастью, в этот раз я как раз был в их числе. И прямо как пассажир в самолёте, попавшем в грозу, тихонько боялся — потому что всё равно ни на что не мог повлиять.

Апогеем всего стал резкий толчок и треск… После чего кто-то закричал «Течь!», по палубе забегали матросы, а тревожный голос Медоеда громко требовал немедленно свернуть. И это полноценный шторм ещё и не начался, как мне объясняли.

Внезапно качка стала стихать. Она не исчезла, но в сравнении с тем, что было — можно сказать, почти и не качало. Я вылез на палубу, как и многие из наших — посмотреть, что произошло. А произошло то, что в вечерних сумерках мы вошли в длинный, слегка изогнутый залив, прикрытый высокими мысами от ветра и бури.

— Наш остров! — сообщил Медоед со смесью гордости, облегчения и досады в голосе. — Вот только место плохое — не наша земля… Нам надо было дальше на восток уйти, но мы уже не пробьёмся. Насадились днищем на риф. Нужен ремонт!

— А что в этом месте плохого? — обеспокоенно спросил Кирилл.

— Вышронцы! — коротко ответил бывший лидер Альянса. — Кочевники. Если про нас узнают — кирдык нам будет! А они узнают, падлы…

Ещё через два часа «Три топора» ткнулись в песок пляжа в конце бухты. Матросы спрыгнули в воду с канатами в руках и побежали куда-то в темноту — видимо, привязывать. Пассажиры корабля начали сходить на берег.

Когда я оказался на земле, первое, что показалось мне странным — её поразительная устойчивость в пространстве и полное нежелание ходить под ногами туда-сюда. А ещё, пока мы сходили на берег, то вымокли до нитки. Дождь и волны сделали своё мокрое дело. Так что нашей первоочередной задачей стало создание навесов, под которыми можно будет обсохнуть.

Через несколько минут в тёмном лесу застучали топоры. Собственно, соорудить навес из тонких древесных стволов и пальмовых листьев для более, чем полутора сотен рыл — дело пары часов при наличии практики. А практики у нас с лихвой хватало. Сошедшего с корабля Медоеда я спросил, можно ли разжигать костёр, на что тот лишь пожал плечами: мол, и можно, и не надо — один фиг.