И, конечно же, проблемы начались сразу!
Нашей восточной группировке не поставляли достаточного количества еды. Этим должно было заниматься Медное, но по понятным причинам — перенаселённости, пустоте в головах у немалой части населения и вообще неподготовленности — поставки шли из рук вон плохо. В общем, армия питалась подножным кормом, и он уже заканчивался во всей округе. Так что появление ударников и начало похода на день раньше запланированного солдаты восприняли с воодушевлением.
Ну а что было делать? Ехать ругаться в Медное? Чисто теоретически — конечно, можно, а чисто практически — бесполезно. Пришлось сдвигаться на север, где ещё были необобранные пальмы, и попадалась непуганая дичь. Прожорливая армия требовала её кормить не «когда договорюсь со штабом», а вот прямо здесь и сейчас…
Второй проблемой стала ширина побережья. Оно тут было реально широченное — от берега до плато целых два дня пути. Так что когда центр уже выдвинулся — края нашего, с позволения сказать, «фронта» всё ещё торчали на старых местах. Линия отрядов растянулась, и между ними мог бы проскочить даже Кабракан, оставшись незамеченным. Ну если бы он захотел оставаться незамеченным, конечно…
В результате на рывок вперёд на дневную норму было потрачено два дня. И пришлось нам для рот из центра фронта устроить «днёвку».
День четыреста девяносто первый!
Вы продержались 490 дней!
Есть мнение, что вы — мягко говоря, не самые мудрые в мире существа. И что самое удивительное, это верное мнение. Конечно, мудрость сразу не проявляется — ведь только с опытом приходит понимание сути вещей! Зато сразу можно сказать, к кому мудрость никогда и не придёт. Думаете, это не про вас? Ну вот, потому и сразу видно! Без посторонней помощи мудрее вам не стать: +1 к мудрости, хоть вы и не оцените.
— Тревога! Занять позиции! — эти крики стали моим будильником с утра. И почему-то мне показалось, что всё это не к добру.
— Все, кто готов — огонь! — вот это уже Борборыч… И это точно не к добру!..
Я вылетел из-под навеса с ружьём наперевес, готовый ко всему, но никак не к огромному огненному шару, приземляющемуся прямо посреди лагеря. Шар ударился о землю, разбрызгивая языки пламени, которые немедленно поджигали всё, на что попадали — и покатился дальше. В сторону порохового склада.
— Ну твою маму… — пробормотал я и кинулся наперерез снаряду неизвестного происхождения.
Прокачанные характеристики позволяют догнать такой снаряд, но дальше ты просто не знаешь, что делать — он ведь горит… Не голыми же руками за него хвататься? Как я уже не раз подмечал, игровая составляющая ни разу не отменяет инстинкты — особенно базовые. К которым относится и пресловутый инстинкт самосохранения. И вот как раз он настойчиво намекал, что гореть заживо — ни разу не весело. А под конец даже грустно.
Решение пришло само собой: ружьё полетело на землю, а в дело был пущен молот Минотавра. Ему всё равно — он из неизвестного металла, потому в огне не горит, в кислоте не растворяется, только в воде тонет, да и то на сутки. Размахнувшись, я что есть силы влепил на бегу по снаряду, изменяя вектор его движения на противоположный. Ну почти… Я по нему не точно против движения бил, а чуть сбоку. Чуть не зацепив нескольких бойцов, шар запалил ещё пяток навесов и начал останавливаться.
— Да какого хрена, Филя! Ты нас убить хотел, что ли?! — возмущённо заорал один из едва не пострадавших.
Я продемонстрировал ему пылающий молот, на котором после удара ещё осталась какая-то жидкость, и рявкнул:
— Не тебе судить Тора, сына Одина, смертный!
— Ну вот и попроси папу послать в джунгли молнию, чтобы развалить врагам требушет! — радостно поддел меня подбежавший Нагибатор, доставая молот. — Что, с двух сторон — и вернём подарок стрелявшим?
— Ага! Давай! — согласился я.
С первого раза не получилось — снаряд перелетел через заграждение по периметру лагеря, но откатился метров на двадцать. Пришлось выскакивать и добавлять ещё разок. На этот раз он прилетел прямохёнько в джунгли — и оттуда донеслись возмущённые крики.
— Берём языка! — заорал я и кинулся в драку, размахивая всё ещё пылающим молотом. — Во славу Одина!..
Собственно, в джунглях мы нашли конструкцию практически одноразовой катапульты и ещё два неподожжённых снаряда. Теперь хоть было понятно, что они из себя представляют — это были снопы сухой травы, скатанные в цилиндр и обвязанные водорослями. Судя по острому запаху спирта и смолы, пропитавшая их смесь была изобретением землян. Вокруг катапульты катался какой-то мужик, призывая весь мир его спасти:
— А-а-а-а-а! Тушите меня!.. Тушите!..
Но мы, конечно, не стали, потому что сам допрыгался, играя с огнём. Может, ещё кто из солдат сжалится. Мы рванули дальше — туда, где слышался топот и треск. Всё-таки лучше, если захваченный язык окажется здоровым и не обгоревшим. Очень хотелось выяснить, кто это такой умный, чтоб на нас нападать. Но бегали наши недруги быстро.
— Зверя сюда! — рявкнул я и, уже не ожидая спецэффектов, прокричал. — Зверь! Догони и притащи живым хоть одного!..
Мелькнувшая тенью поджарая тушка сумчатой твари, видимо, и была ответом «Есть!». Квестовый зверь по своей природе вообще болтливостью не отличался. Не прошло и минуты, как крики впереди сообщили нам о том, что тварь догнала горе-диверсантов и принялась за своё любимое дело: откусывание тупых черепушек. Ничего страшного, главное — чтобы самую сообразительную он оставил нам.
Первая кучка тряпья обнаружилась довольно скоро, а следом мы нашли останки и ещё двух неудачников. Через несколько минут мы вышли на поляну — и, наконец, увидели последнего врага и зверя. Не удержавшись, я даже в ладоши захлопал…
— Браво! Браво, господин дрессировщик! Не каждый решится сунуть голову в пасть этой твари! — сказал я под громкий хохот Нагибатора.
Как и в первом случае, пойманный диверсант был человеком. Его голова покоилась между челюстей квестового зверя, который лукаво косил на меня глазом: мол, смотри, начальника — всё выполнил в лучшем виде.
— Иди на хрен! — приглушённо сообщил мне диверсант, но попыток сбежать не предпринимал.
— Зверь, отпусти его! — попросил я, после чего мой питомец распахнул пасть, сплюнул голову пленника и скрылся в зарослях.
Диверсант немедленно попытался бежать, но был пойман, придавлен к земле и избавлен от всего, что могло бы представлять опасность для меня или Нагибатора — ножа, топорика и пояса. Поясом мы ему, кстати, руки скрутили. Перед нами сидел мужчина лет тридцати, в кожаной броне, обросший и давно не стригшийся.
— Совсем за собой не следишь, номер сто двадцать пять! — укоризненно покачал я головой.
Мужик хмуро глянул на меня, но снизошёл до ответа:
— Гавриков своих по номерам считать будешь!..
— Ну да, ну да… — покивал я, тем временем вспоминая подробности попадания сего индивидуума в «список будущих жертв» под номером 125:
Под моим телом ощутимо прокатился камень — я не успел подготовиться и приложился головой. Боль, как взрыв в черепной коробке, выдавила слезу и вызвала непроизвольный стон.
— Очнулся! — прокомментировал кто-то в районе моих ног.
— Да и хрен с ним! — отозвался другой голос. — Пускай страдает…
Было обидно, ведь я был не рядовым пленником. Извернув голову, я уставился единственным рабочим глазом на переговаривающихся. Это были, оказывается, носильщики, тянувшие мою бренную тушку по земле. И рожу каждого из них я разглядел и запомнил под номерами 124 и 125.
— Нагибатор, берём его и тащим в лагерь! — кивнул я гиганту и взял пленника за левую ногу.
— Ты ему так все бока отобьёшь!.. — нахмурился хренов рыцарь.
— Конечно! Ты сам всегда говоришь: обиду надо смывать кровью. Ну или хотя бы отбитыми боками!.. — кивнул я.
— Про бока я ничего не говорил! — приподняв бровь, заметил гигант.